Лагерквист Пер - Улыбка Вечности
Пер Лагерквист
Улыбка вечности
Однажды, где-то там, во тьме, где - они и сами не знали, сидели и
разговаривали мертвые, коротая за разговором вечность.
Нет, сказал один из них, продолжая разговор, что тянулся с незапамятных
времен, эти живые все же слишком самонадеянны. Воображают, что все только на
них и держится. Развели там у себя внизу суету и думают, что живут. Выходя
по утрам из дома, радуясь новому дню и утренней прохладе, они спешат по
своим делам и таинственно переглядываются - мы-то с тобой живые, мы-то с
тобой живем. И бегут по своим делам, добрым или дурным, громоздя их одно на
другое, одно на другое, пока все это сооружение не рухнет, чтобы можно было
начать громоздить заново. Самонадеянные, самодовольные ничтожества - иначе
не назовешь.
Он сидел, озабоченно уставясь прямо перед собой. Он был костляв,
желчен, истощен.
Жизнь к настоящему времени насчитывает несколько миллиардов мертвых,
продолжал он. Мы-то как раз и есть живые. Мы живем в тех, кто там, внизу.
Живем неслышно. Ступаем бесшумно, разувшись, никто нас не слышит. Уж мы-то
не шумим, не галдим, мы скромны и молчаливы. Это не мы гудим в паровозные
гудки, отправляем поезда, трезвоним по телефонам. Но мы-то как раз и живем.
Это не мы строим и сносим, строим и сносим. Не мы ошущаем, что вот настало
утро, а вот наступил вечер. Но живем-то именно мы.
Он тяжело перевел дух.
Именно нам дано обо всем на свете думать, все помнить, ничего не
забывать. Именно нам дано терзаться духовной жаждой, день за днем, год за
годом, тысячелетие за тысячелетием.
Мгновения тишины - они принадлежат нам. Когда кто-то плачет - эти слезы
принадлежат нам. Когда кто-то счастлив - радость принадлежит нам. В общем,
когда происходит что-либо существенное - все это принадлежит нам. Истинно
живо лишь то, что мертво.
Он прервал свой монолог и, закашлявшись, сплюнул. Вытирая рот, он
что-то там буркнул, но что - никто не расслышал.
Не знаю все же, так ли уж вы правы, кротко и задумчиво возразил ему
один из собеседников. Бог его ведает, так ли уж мы значительны.
Я не уверен, что живые вовсе ничего не значат. Если взглянуть на дело
поглубже, они, я думаю, тоже кое-что значат. Правда, они самым бессовестным
образом спекулируют на нас, пользуются тем, что мы сделали, очень уж при
этом восхваляя самих себя. Однако они ведь тоже вносят какой-то вклад, и это
малое в каждый данный момент очень даже важно, хотя потом и утрачивает во
многом свою цену. Нет, я не могу все же согласиться, что они ничего не
значат. Более того, я осмелюсь даже утверждать, что они-то именно и живут -
в отличие от нас, умерших.
Они долго сидели молча, думая каждый о своем.
Наконец костлявый снова заговорил. Подперев голову иссохшей рукой,
уставясь во тьму (мы бы назвали это тьмой), он говорил:
Это было очень давно, но я помню, что жил я у моря. Мне думается , там
я и родился и прожил всю свою жизнь. Но, возможно, меня привел туда случай,
и позже я снова уехал. Теперь я уже не помню, да это и не суть важно. Как бы
там ни было, я помню, что жил я у моря.
Я помню шуршание гальки в прозрачном прибое. Но прежде всего шторм, все
заглушавший, ревущий шторм, и громоздящиеся над водой тучи. И я помню
тишину, застывшую тишину, абсолютное молчание вокруг меня.
Море - вот единственно великое там, внизу. Это их вечность. Я жил у
моря. У меня был дом прямо на берегу, с видом на морские просторы. На одном
из окон стоял маленький, полузасохший комнатный цветок, который я вечно
забывал поливать. Не з
